Что можно сказать о человеке, зная его каждодневные ритуалы? Паскаль считает, что всё. Не слова и поступки, по его твердому убеждению, определяют личность (хотя, на это тоже нужно обращать внимание), а такие мелочи как: походка, движения, манера речи, взгляд. Он вбил себе в голову, будто может различать типы людей и относить их к определенным подвидам. Данная классификация не существует нигде, кроме головы самого Паскаля.
Работая в газетном киоске, люди для него существовали как определенные наборы вкусов и предпочтений: вот женщина слегка за сорок (отчаянно старается выглядеть моложе 35) с йоркширским терьером — модный глянец и лавандовый раф; рыхлый мужчина в галстуке — фильтр с сахаром без сливок, бутылка воды и ежедневный таблоид (игнорируя новости, сразу перелистывает на страницу с курсом валют); девушка в очках (тонкая серебристая оправа, без диоптрий) с тканевым шоппером — латте на овсяном и Vanity Fair (всегда интересуется свежими выпусками, даже если купила журнал вчера); высокий худой молодой человек с «собачьим» лицом — большой капучино и пачка Marlboro Gold (каждый день задает вопрос: «есть ли что-то “занимательное” из периодики?», но никогда ничего не покупает независимо от ответа).
И, несмотря на то, что они, на первый взгляд, кажутся такими разными, и сами себя считают крайне индивидуальными, для Паскаля они все были людьми одного подвида: неуверенными, зацикленными на себе и одинокими.
Паскаль часто задавал покупателям необычные, если не сказать неудобные вопросы, и тем самым либо пугал клиентуру, либо вызывал любопытство. Он мог спросить: «Чтобы проснуться, вы устанавливаете один будильник или несколько с определенным временным интервалом?» или «Какой предмет одежды вы надеваете сперва: футболку или штаны?» и наблюдал за тем, как они, обескураженные и растерянные, закусывают губу, хмурятся, ковыряют заусенец в верхнем углу большого пальца чтобы вспомнить. Кто-то отвечает, кто-то оставляет вопрос висеть в воздухе и уходит с оскорбленным видом — все это было важно для Паскаля, ведь это он и считал деталями, определяющими личность. Именно поэтому ему так заинтересовал Гаспар.
Это случилось в конце сентября. Женщина с собачкой ждала свой лавандовый раф и лениво листала Vogue. Ощущая постепенное и неизбежное увядание природы, Паскаль прибывал в приятной меланхолии. В таком состоянии он всегда был нерасторопен и задумчив, а пока тело в авиарежиме выполняло привычные действия, он скрупулезно продумывал план выживания на следующие 6 долгих холодных месяцев. Мысленно, он расставлял по полкам книги, добавлял в закладки фильмы и музыкальные альбомы, с которыми он проведет ближайшие полгода. На календаре обводил красным даты каких-то уже намеченных событий: дни рождения друзей, рождественские каникулы, отпуск и другие потенциальные планы. Он не обратил должного внимания на Женщину с собачкой, когда подавал ей долгожданный напиток, так как был очень занят составлением списка фильмов на февраль, чем нанес сокрушительный удар по её тонким духовным настройкам. Терьер, видимо, почувствовав настроение хозяйки, решил отомстить Паскалю и наложил кучу в нескольких метрах от киоска, которую она не удосужилась убрать. Темно-оливковая пирамидка отлично просматривалась с любой точки. Глядя на нее, Паскаль почему-то вспомнил сюжет романа Маркеса «О любви и прочих бесах» (аура истории тоже представлялась ему болотного цвета и слегка попахивала) как вдруг чьи-то незнакомые длинные ноги пронеслись мимо и унесли еще теплые испражнения на подошвах рваных найков. Паскаль, до конца не отдавая отчет своим действиям, выбежал из-за прилавка, пытаясь догнать незнакомца. Книги, которые он так бережно расставлял в своих чертогах разума, посыпались с полок. Паскаль кричал, но молодой человек не слышал его. Незнакомец не обратил никакого внимания и на то, что мгновение назад подорвался на противопехотной органической мине. Он продолжал стремительно идти по своим делам как ни в чем не бывало.
— Мсье, подождите! Кажется, вы только что наступили в собачье дерьмо! — используя всю силу голоса, закричал Паскаль, чем обратил на себя внимание едва ли не всего квартала (мужчина, идущий справа, взволнованно посмотрел на свои замшевые мокасины). Призыв подействовал и на виновника, которому он был предназначен. Незнакомец остановился, внимательно посмотрел на свою обувь, а далее последовала реакция, которую Паскаль, учитывая все вышеперечисленные события и обстоятельства, никак не ожидал. Молодой человек широко улыбнулся.
— Вы совершенно правы! Я его не заметил, хотя в какой-то момент почувствовал, что твёрдая почва сменилась на что-то мягкое и скользкое. — второе, что поразило нашего героя — юноша не бросился вытирать срань, нервозно оглядываясь по сторонам. Кажется, он чувствовал себя вполне комфортно. — Со мной такое переодически происходит. Я так спешил в этот бизнес-центр, что совершенно забыл про необходимость смотреть под ноги. — он небрежно махнул рукой в сторону внушительного стеклянного небоскреба, который Паскаль отлично знал по его высокомерным, несчастным и состоятельным завсегдатаям.
— Как же вы теперь зайдёте в бизнес-центр?
— Я притворюсь, что так и было, может быть они не заметят.
— Следы собачьих какашек будет сложно не заметить. На цокольном этаже полы выложены из благородного молочного мрамора с серыми прожилками.
— Что же мне делать? Встреча начнётся с минуты на минуту! — он глянул на старые наручные часы, хотя совершенно не выглядел обеспокоенным.
— Позвольте предложить вам влажную салфетку. Но нужно поспешить. Мой киоск совсем близко. — договаривал Паскаль уже на бегу. Невероятная легкость переполняла и сбивала его с толку. Пять минут назад он скучал, перекладывая свежую периодику в первые ряды, а сейчас весело мчится к своей будке, игнорируя калейдоскоп взглядов прохожих и их шершавый шепот. Забежав за прилавок и едва не уронив вспениватель молока, Паскаль вытащил из нижнего ящика, где хранился всякий хлам, пачку влажных салфеток и протянул ее незнакомцу.
— Спасибо! — ответил тот и с энтузиазмом, который имеет место быть только в тех случаях, когда люди занимаются чем-то, что им нравится, приступил к удалению вонючей суспензии с подошвы. Особо не скрывая своего интереса, Паскаль принялся рассматривать незнакомца. Это был юноша примерно его возраста, высокий и худощавый, с узкими плечами, бедрами чуть шире обычного и мягкими, аккуратными чертами лица. Если бы не щетина, то Паскаль без труда мог бы назвать его женственным. Грубые, непослушные волосы черного цвета завивались, путались и прятали довольно высокий лоб. Взгляд полузакрытых карих глаз, изучающих мир через очки формы wayfarer в простенькой оправе, придавал его образу какой-то мечтательности и равнодушия ко всему окружающему. Словно все это уже с ним происходило.
Паскаль однозначно мог назвать его привлекательным, но ничего общего эта красота со стандартным определением «мужской красоты» не имела. Незнакомец как будто состоял из противоречий и конфликтов. И это касалось не только внешности. Его реакция, логика, манера вести диалог, все говорило о том, что он не привык мыслить шаблонами, которые Паскаль распознавал без всякого труда.
Тем временем последние говняные улики стремительно исчезали со старого кроссовка, и Паскаль понимал, что вот-вот настанет момент расставания. Он мог бы постараться разговорить молодого человека, задать ему один из своих каверзных вопросов, но что-то мешало ему это сделать. Впервые, за долгое время, ровный поток мыслей вышел из русла, разбиваясь о берег сознания. Слова не выстраивались в предложения. Паскаль смиренно смотрел на то, как юноша использует последнюю салфетку, вытирая руки, а внутри безуспешно боролся с эмоциональными аномалиями.
— Не знаю, что я бы делал без вас. — прохожий улыбнулся. — Огромное спасибо! — он бросил быстрый взгляд на часы. — Ну, мне пора! Я уже опаздываю. Как всегда. — последнее скорее предназначалось для него самого, чем для Паскаля. Он дружелюбно махнул рукой, выкинул использованные салфетки в ближайшую урну и убежал.
Оставшийся день Паскаль не мог найти себе места. Почему он ничего не сказал? Возможно потому, что побоялся испортить это головокружительное ощущение чего-то нового. Из всех потенциальных сценариев история развивалась по самому непредсказуемому, и Паскаль исполнял роль не наблюдателя. Он был участником.
До конца смены он не переставал искать взглядом знакомые грязные кроссовки. По-детски, Паскаль боялся пропустить его, терзаясь вопросами, на которые у него не было ответов: Может он уже прошел мимо, пока я возился с поставкой? Может пошел в другую сторону? Сел в такси? Бдительные сотрудники охраны бизнес-центра все-таки заметили остатки собачьего говна и, в процессе анализа, был найден компонент, схожий с тем, что используется при разработке биологического оружия где-нибудь в Северной Корее и теперь его увезли в тюрьму для особо опасных преступников?
Паскаль уже заканчивал чистку кофемашины, как внезапно заметил краем глаза, что кто-то приближается к киоску. Образ, который успел сформироваться в голове, совершенно не соответствовал реальности. Неуклюжий, нервно поправляя волосы, он подошел, едва не уронив стойку с журналами.
— Как все прошло? — Паскаль, делая вид, что полирует стаканы, был рад наличию хлопкового полотенца, которое прятало дрожь. Он чувствовал неприятную мягкость в ногах и не понимал, что стало ее причиной. Еще ни один человек на него так не влиял.
— Замечательно, кажется они мне поверили. Только им не понравился мой внешний вид. В особенности обувь. — оба машинально опустили глаза и посмотрели на кроссовки, которые больше походили на две кучки грязного цветного белья, отсортированного для стирки. Только потертый «свуш» давал понять, что когда-то это была пара мягких беговых.
— Вы, должно быть, очень их любите. Сколько они вам служат?
— Точно не могу сказать. Пару месяцев. — Паскаль перевел взгляд на незнакомца. Что нужно делать по жизни, чтобы уничтожить пару обуви за два месяца? — Я покупаю одну и ту же модель и ношу до тех пор, пока не отклеивается подошва. — он нагнулся и большим пальцем оттопырил носок кроссовка. — Этим даю еще несколько дней. — он мечтательно посмотрел на небо, видимо пытаясь предугадать точную дату их смерти. — Кстати, я — Гаспар.
— Очень приятно, Гаспар. Меня зовут Паскаль. — ему все-таки пришлось вытащить руку из-под полотенца, чтобы пожать протянутую мягкую ладонь нового знакомого. Никакого внимания на тремор Гаспар не обратил.
— Взаимно, Паскаль. Спасибо, что выручил меня. — он мягко улыбнулся. — А теперь мне пора. До встречи! Полагаю, мы теперь часто будем видеться.
Этой многозначительной фразой Гаспар лишь имел ввиду, что он получил работу в издательском доме, где писал заметки о туризме.
В течение нескольких месяцев Паскаль наблюдал за тем, как Гаспар спотыкался, падал, поскальзывался, шаркал, топал, оббивал носы, наступал на пятки прохожим. Как он хлюпал по лужам, пинал сухие листья и плотный мокрый снег.
По его кроссовкам можно было отслеживать дни недели. Если новая пара покупалась в понедельник, то к пятнице она выглядела уже уставшей и поношенной. Паскаль в шутку сравнивал ее с состоянием людей, кто работает 5/2. Однако на этом странности Гаспара не заканчивались. Он постоянно путал напитки, забывал, что заказывал, не мог вспомнить клал ли сахар или корицу. Он мог спросить где журнал с фотографией здания венгерского парламента на обложке, который он листал вчера, и не поверить, что это было месяц назад. Паскаль отчаянно пытался найти место для Гаспара в своей классификации, но как бы сильно ни старался, ему так и не удавалось определить его ни в один подвид.
Не добился особых успехов Паскаль и в разговорах с новым приятелем. Его сводил с ума барьер, который невозможно было перепрыгнуть, обойти, сделать подкоп или разрушить. Он страдал от ощущения, будто любая фраза, даже самая элементарная, будет звучать, как глухая отрыжка. При этом голова разрывалась от вариативности вопросов, но как только что-то связное и целостное начинало импульсами бежать от мозга к языку, сознание, словно Уроборос, запрещало это озвучивать. Диалог, спровоцированный собачьим говном, стал единственным естественным и легким разговором с Гаспаром. Все остальные бестолковые попытки превращались в обрывки фраз или нелепые шутки, после которых обычно наступало жгучее молчание, а затем желание себя высечь. Почему это происходит? Гаспар казался таким же как и он сам, не от мира сего, и, в то же время, они были совершенно разными. В какой-то момент Паскалю пришло в голову сравнение, которое его вполне удовлетворило. Они — как две стороны одной моменты. Нет ничего более единого и противоположного одновременно. Оба обречены быть частью одного целого, но не иметь возможности встретиться лицом к лицу, и если Гаспар выглядел так, словно его это не беспокоит, то Паскаль лез на стену. Он, наконец-то, сам ощутил тот дискомфорт, который вызывал у других своими вопросами. Фактически, он проиграл в собственной игре, но никак не мог этого признать.
— Сегодня — мой последний рабочий день. — он не хотел говорить, потому что не верил, что это важно. Потому что знал, что в этом нет смысла. Молчание.
— Вот как. — брови сместились к переносице, приветливая улыбка начала заметно таять. — Нашел что-то?
— Пока нет, но не думаю, что это будет проблемой. — тон непринужденный, даже веселый. Опять пауза, сколько она уже там длиться? Час?
— Понятно. Ну, я желаю тебе удачи! — он не ушел, не протянул руку, чтобы пожать, не сделал заказ. Гаспар стоял перед киоском не в состоянии пошевелиться. Еще никто не оставлял его позади. Обычно это делал он сам. Гаспар судорожно вспоминал, что говорили ему люди на прощанье. Все, кого он покинул, от кого ушел. Какой-то сумбур. Они злились, обижались. Ни один из обрывков, брошенных в Гаспара теми, кто остался за спиной, Паскаль не заслуживал. Он понимал, что молчит уже слишком долго, но ничего не мог с этим сделать.
— Послушай… — Паскаль заранее выписал и заучил несколько вариантов. Он надеялся, что хотя бы один придет в голову: «Послушай, мы знакомы уже полгода, но я ничего о тебе не знаю..», «Послушай, у тебя есть мысли почему мы ни разу не смогли нормально поговорить?», «Послушай, ты тоже это чувствуешь?», но ничего из этого так и не было сказано вслух. И в момент, когда голосовые связки напряглись, а язык коснулся губ, чтобы их смягчить, Паскаль осознал, что он такой же, как и все его постоянные покупатели — неуверенный, зацикленный и одинокий. — Послушай, почему у тебя всегда грязные кросы?
— Знаешь почему в тот день я наступил в говно? Я смотрел, как в стеклах бизнес-центра отражается небо. Такое небо бывает только в сентябре и в апреле. Оно будто сбрасывает на плечи демисезонный пуховик облаков, подставляя лицо и плечи теплым солнечным лучам. Если бы не твой крик, я бы так и зашел в здание, оставляя вонючие следы на мраморном полу. Ты и твоя практичность спасли меня, но ответь: как часто ты поднимаешь голову и смотришь по сторонам? Давно ли ты замечал что-то интересное в повседневном? Мы глядим под ноги, игнорируя простые приятные вещи, позволяем красоте пройти мимо. А что под ногами? Мусор, макрота, сплеванная на ходу и обувь. Неудивительно, что люди такие хмурые, злые и замкнутые. Их неспособность наблюдать доводит до отчаяния. Все, что они могут — обходить лужи и грязь, в надежде сохранить свою обувь чистой. Но почему никто из них не додумался сместить фокус концентрации на вещи, которые их окружают? Оторвать глаза от земли и осмотреться. Пусть уж лучше твоя обувь будет в грязи, но взгляд остаётся чистым. Вспомни об этом завтра. — Гаспар и сам до конца не понял как это у него получилось — упаковать в слова философию, которой он руководствовался всю жизнь, но никогда не придавал ей четкой формы. Паскаль же смотрел на своего знакомого другими глазами. Он вновь ощутил ту легкость, которая окрыляла его в первый день их знакомства. Больше не было барьеров. Не было дрожи, слабости в ногах и путаницы в голове. И казалось, что теперь Паскаль может спросить его о чем угодно…
Гаспар прочистил горло и лукаво уставился на кофемашину.
— Можно мне американо?
— Ты имел ввиду капучино?
— Да, точно, капучино.
